С каждым годом всё меньше остаётся с нами ветера­нов Великой Отечественной войны. Год 60-летия Великой Победы стал последним годом жизни для духовника Сара­товской епархии — ветерана Великой Отечественной войны, митрофорного протоиерея Николая Архангельского. И это знаменательно… Впрочем, вся жизнь его была переполне­на подобными знамениями. Последние годы своей жизни он служил в храме великомученика Димитрия Солунского, традиционно считающегося на Руси покровителем право­славных воинов и правителей.

С именем Димитрия Солунского связан и ещё один очень интересный эпизод, который, возможно, будет любопытен не очень знакомым с церковной историей читателям, особенно молодым.

Как-то один молодой человек в частном разговоре спро­сил меня: «Интересно, вот у врачевателей есть множество покровителей. Есть святые, которые помогают в учении, в устройстве семейной жизни… А я вот борьбой занимаюсь. А борцы среди святых были?»

Другие собеседники рассмеялись. А я ответил: «Да, были. Один из них — Димитрий Солунский».

Одна из церквей Спасо-Преображенского саратовского монастыря была освящена во имя великомученика Димитрия. В годы Советской власти на территории монастыря последовательно располагались выс­шие командные курсы, военное училище по подготовке командиров пулемётных взводов, военно-химическое училище, военно-химический институт.

Когда Церкви стали возвращать старые здания, в училище открыл­ся первый храм, располагавшийся на территории воинской части. Настоятелем этого храма стал ветеран Великой Отечественной, быв­ший во время войны командиром расчёта «катюши» протоиерей Николай Архангельский.

С виду, впрочем, о нём этого сказать было никак нельзя — ну не походил отец Николай на боевого командира. Маленький, худенький, ростом чуть выше, может, ста шестидесяти сантиметров, сухонький, смиренный и очень вежливый. За всё время общения я не слышал, чтобы он сказал кому-то не то что грубое — даже рез­кое слово.

Видел и служил по памяти или полагаясь на слух — слова требника, как и имена, указанные в записочках, ему тихонечко шептал на ухо моло­денький служитель, алтарник. Не из-за плохой памяти — службу он, как опытный священник, наверняка знал наизусть, — просто служить по памяти запрещено церковным уставом, а к своим обязанностям отец Николай относился очень добросовестно.

Прихожане не припомнят, чтобы отец Николай хоть раз опоздал на службу, напротив, всегда приходил пораньше — иногда за час до её начала, чтобы не торопясь совершить проскомидию.

Не помню, чтобы отец Николай с кем-то вёл продолжительные беседы. Максимум — это несколько минут исповеди или пара корот­ких вопросов-ответов, заданных ему по дороге из алтаря до автомоби­ля, который ожидал его у входа в храм. Люди ценили общение с ним

и не решались долго занимать его время. Правда, почти всегда про­сили помолиться. Да, конечно, это нормально. Но ведь такие времена настали — не каждого и священника-то попросишь. Я уж не говорю о мирянах. Многие предпочитают о других не молиться — своих иску­шений хватает…

Характерным признаком последних времён, по Евангелию, будет то, что «по причине умножившихся беззаконий во многих оскудеет любовь». Я не о жертвенной любви речь веду — об элементарном сочув­ствии. При мне одна работница церкви выговаривала знакомой прихо­жанке, скорбевшей о смерти любимого ребёнка: «Ну что ты скорбишь, в самом деле. Бог дал — Бог взял. За всё слава Богу. Старцы вообще в таких случаях радоваться велят…>> Что ж, кто может — тот радует­ся. Только вот у самой этой служительницы, которую Бог на закате её бурной жизни привёл в Церковь, своих детей никогда не было…

Только тот, кто довольно пострадал сам, может быть чутким к страданиям других. Русский народ даже не сознанием — самой душой своей воспринял эту истину. Лучшие человеческие качества в русском языке названы в зависимости от способности понять и принять боль другого: сочувствие, сопереживание, сострадание…

Отец Николай в своей жизни испил страдание полной чашей. Я узнал об этом достаточно неожиданно. Как-то я попросил его отве­тить на интересовавшие меня вопросы и по возможности рассказать о себе. К моему удивлению, он не только ответил на все вопросы, но и написал краткую автобиографию, которую так и озаглавил: «Мой путь в лоно Церкви». Почти полностью этот материал — с незначи­тельными сокращениями — был опубликован в газете «Настоящий Саратов» № 20(27) за 12.07.2002. Тогда как раз исполнилось полвека священнического служения отца Николая, и материал пришёлся как нельзя кстати.

Так вот, воспоминания отца Николая свидетельствовали, что он пережил репрессии ещё в детстве: «Однажды, повторю, мне было 4 года, пришли военные в кожаных тужурках, то есть те же комис­сары… Мы вышли в чём были: я — в коротеньких штанишках, руба­шонке и сандалиях на босу ногу. Мать кинулась в то место, где была спрятана небольшая сумма денег, но пришедшие, заметив это, броси­лись к ней, и нам не удалось взять деньги».

К дому была приставлена военная охрана, и был зачитан приказ: именем Советской власти дом и имущество конфискуются. Семья была вынуждена спать прямо на земле. У маленького Николеньки отнялись ножки, так что он не ходил, а только ползал. Положение усугубля­лось тем, что приходилось страшно голодать: бывшему священнику никак не удавалось найти работу. Наконец с большим трудом уда­лось устроиться на так называемое «поселение» — в Азербайджане, на границе с Турцией, строился новый совхоз. Так семья спаслась от голода, но от свирепствовавшей там малярии скончалась мама. Дети даже не знали, где она похоронена: покойников было так много, что их всех сваливали в общую яму.

Беды преследовали Николая Архангельского до самой войны, которая стала в его жизни, как и в истории всего народа, поистине промыслительной. Сам отец Николай нисколько в этом не сомне­вается: «Господь, по моему глубокому убеждению, хранил меня на войне, по-видимому, было уже Божье предопределение служить мне Богу».

Вот что пишет Николай Архангельский в своих воспоминаниях «Мой путь в лоно Церкви»: «Когда началась Великая Отечествен­ная война, мне было 17 лет. Брат, который отбывал срочную службу на Дальнем Востоке, за два дня перед войной прислал письмо, кото­рое он кинул в почтовый ящик в Куйбышеве, написав, что их перебра­сывают на Запад. Это было его последнее письмо, он погиб в первый день войны.

В 1942 году взяли в армию и меня. А в начале 1943 года я попал в действующую армию — на фронт. Воевал до самого дня Победы. День Победы встретил в Австрии за Веной. Там наша часть встретилась с американскими частями, обменялись сувенирами.

Были такие моменты когда, кажется, невозможно было остаться в живых.

Расскажу один такой случай. Воевал я на 3-м Украинском фрон­те. Участвовал в штурме таких городов, как Днепропетровск, Харьков, Кишинёв, Яссы, Будапешт, Вена. Воевал в гвардейских миномётных частях — по-народному «катюшах».

Однажды — это было на Украине — мы стояли в деревне. Маски­рую свои «катюши», прижавшись к хатам. Внезапно получили при­каз: выехать на огневую позицию и дать по скопившемуся противнику залп. Тут же заняли свои боевые места и помчались на огневую пози­цию, которая находилась в небольшом лесочке.

Все умчались, кроме нашей машины, у которой внезапно забарах­лил мотор. Водитель никак не мог её завести.

Когда, наконец, машина завелась, мы помчались на огневую пози­цию, но на дороге мы встретили нашего офицера и он крикнул: «Куда вы едете, посмотрите, что там творится». Мы взглянули на тот лесок, где должна была быть наша огневая позиция, и увидели, как большая группа немецких штурмовиков делает заход за заходом, пикируя и сбрасывая бомбы. Над леском стоял сплошной дым. Мы возвратились в деревню. Вскоре приехали и наши уцелевшие однополчане, но, к великому сожалению, далеко не все. Очень много погибло сослужив­цев под той бомбёжкой. Я, благодаря случайности, в этот кромешный ад не попал и остался жив и невредим.

После войны отец Николай, боевой офицер, получивший много­численные ордена и медали, устроился учеником токаря на военный завод. Вскоре, пишет он, «меня вызвали в заводоуправление и ска­зали: оказывается, у тебя отец священник, нам такой работник не нужен. И меня уволили. Пытался я поступить и в другие места, но везде получал отказ из-за того, что я сын священника. Тогда мне ничего не оставалось делать, как поступить в семинарию, что я и сде­лал… Таким образом, безбожная власть, сама того не желая, помогла мне выбрать путь служения Богу…

Хочу закончить своё повествова­ние словами святого Иоанна Златоустого: «Слава Богу за всё».

На мой вопрос: «Отец Николай, вы счастливый человек?» он очень серьёзно ответил: «Да, я счастливый человек, ибо стараюсь быть с Богом, а значит — Господь со мной и благословение Его — на мне. Я служу Богу и людям Божиим, а это большое счастье».

…К некоторым людям так привыкаешь, что, когда они уходят, представляется, что это недоразумение. Душа отказывается верить в то, что их больше нет. Собираясь в храм Димитрия Солунского, при­хожане по старой памяти говорят: «Ну что, к отцу Николаю?» Так и кажется, что он с нами…

Игорь Тесёлкин

Журнал "На волне памяти" Волга -XXI вek № 7-8 2010 год