Деятельность Солунских братьев и их ближайших учеников, которых Болгарская Православная Церковь чтит под общим наименованием «святых седмочисленников», была направлена на решение вполне конкретной задачи, сформулированной святым равноапостольным Ростиславом, князем Великоморавским, в его письме византийскому Императору Михаилу III: «Мы не имеем такого учителя, который бы на родном нашем языке открыл нам истинную веру христианскую».

Поэтому в первую очередь святые Кирилл и Мефодий сосредоточились на переводе Священного Писания и богослужебных книг. По преданию, славянская письменность началась со слов святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова: «Искони бе Слово». Одним из тех, кому Господь судил завершать этот труд, был ученик святых Кирилла и Мефодия святой равноапостольный Климент Охридский. Именно в составе переведенной св. Климентом Постной Триоди славянский мир познакомился с текстом «неседальной песни» — Великого Акафиста Божией Матери.

С тех пор прошло много времени и произошло множество событий. Акафист из единичного гимна стал жанром. Судя по публикациям последних лет, число акафистов, написанных или впервые опубликованных в прошедшее первое десятилетие XXI века, уже превысило число акафистов, опубликованных за все предшествовавшие века. Сегодня акафисты — самый активно развивающийся жанр современной гимнографии. Если темпы акафистописания сохранятся, то уже в ближайшие годы мы смело сможем назвать акафист «жанром XXI века».

Об одной из особенностей акафистного жанра, а именно об акростихах или краегранесиях акафистов, мне и хотелось бы рассказать.

Акростихи в богослужебных текстах известны с древнейших времен. Один из самых ранних и, одновременно, самых ярких примеров — акростих в 118-м псалме Псалтири, который в оригинале состоит из 22 строф, по числу букв древнееврейского алфавита, в каждой из которых все восемь стихов начинаются с одной и той же буквы, а весь псалом, таким образом, представляет собой поэтико-молитвенную азбуку.

Акростихи, использовавшиеся в разное время и по самым разным случаям христианскими гимнографами, весьма разнообразны. В инципитах строф или строк богослужебных гимнов «закладывались» молитвенные воззвания и подписи авторов, сообщался повод к написанию гимна или излагались догматические истины. Акростихи канонов складывались из первых букв тропарей и (реже) ирмосов, акростихи кондаков — из первых букв икосов.

Современные исследователи все более склоняются к мысли, что кондак на Благовещение, из которого позже вырос Великий Акафист, сравнительно древен: хотя консенсуса среди исследователей по этому вопросу нет, большинство сходятся на том, что верхняя граница создания текста — 1-я четверть VII века. Относительно нижней границы высказывалась даже версия, согласно которой создание первого варианта благовещенского кондака восходит к середине V века, т.е. эпохе IV Вселенского Собора.

И. А. Карабинов указывает, со ссылкой на исследование П. де Мааса, что первоначальной формой Великого Акафиста был классический кондак — проимий («Повеленное тайно») и 24 икоса, каждый из которых заканчивался одни и тем же рефреном (вероятно, «Аллилуиа»). Число икосов благовещенского кондака соответствует числу букв греческого алфавита, и, как известно, его акростих в оргинале — азбучный.

Редактуры, предпринятые в течение VII – VIII веков, придали благовещенскому кондаку его теперешний вид — с множественными воззваниями в нечетных икосах, двумя разными чередующимися рефренами — «Радуйся, Невесто Неневестная» в нечетных икосах и древний «Аллилуиа» в четных, и новым проимием «Взбранной Воеводе», появление которого связывается с благодарением жителей Царицы Градов за чудесное избавление при аварском нашествии 626 г. Древний проимий занял в службе Похвалы Божией Матери место тропаря, сохранив побочный 4-й глас. А. Пападопуло-Керамевс предполагает, что редактура гимна продолжалась до середины IX века, связывая окончательную редактуру гимна, за которым уже закрепилось название «неседален» (ακάθιστος), с именем святого равноапостольного Патриарха Фотия Великого.

Как бы то ни было, с завершением перевода на славянский язык Постной Триоди равноап. Климентом Охридским (не позднее 916 года), в богослужебный обиход славянских Церквей Великий Акафист вошел в современном виде — с проимием «Взбранной Воеводе», 144 хайретизмами в нечетных икосах и с потерянным при переводе алфавитным акростихом: начальные словоформы проимия и икосов Великого Акафиста приняли хорошо знакомый нам вид: «Взбранной Воеводе…», «Ангел предстатель…», «Видящи Святая…» и т.д. Лишь в 13-м кондаке сохранилась параллель оригинала и перевода: Ώ πανύμνητε Μήτερ… — О всепетая Мати…

На несколько веков Великий Акафист остался единственным гимном в своем роде: из древних кондаков в употреблении в богослужении византийского обряда остались лишь заупокойный кондак патриция Анастасия «Сам един еси Безсмертный» в последовании иерейского погребения и усеченный до четырех икосов кондак на плач Адама в Неделю сыропустную, а новых гимнов, подобных Акафисту, не создавалось, поскольку он ощущался как совершенно уникальное явление в гимнографии, не имеющее себе аналогов.

Подобное ощущение до сих пор сохраняется в старообрядческой среде, где Акафисто по-прежнему остается уникальным гимном, поемым в храме лишь в день Похвалы Пресвятой Богородицы, хотя и используемым в домашней молитве.

Появление первых «икосов, подобных Акафисту» связывается с так называемым «исихастским возрождением» XIV века. На византийской почве были созданы акафисты Живоначальной Троице, Честному Кресту, святому пророку Иоанну Предтече, святым первоверховным апостолам Петру и Павлу и некоторые другие. Поскольку они писались «на подобен» Великого Акафиста (и в греческой традиции наименование «акафист» по-прежнему относится только к гимну, поемому в субботу Похвалы), то новые тексты унаследовали и алфавитный акростих Великого Акафиста. Позже, когда и в грекоязычных Церквях акафист начал формироваться как самостоятельный богослужебный жанр, алфавитный акростих (зачастую сопровождаемый использованием в инципитах строф не только тех же букв, но и тех же слов, с которых начинаются икосы Великого Акафиста) стал незыблемым законом, исключений из которого неизвестно. Попутно стоит отметить, что и число хайретизмов в греческих акафистах в подражание первообразу жанра сохранянется неизменным — ровно по 12 возрадований, объединенных попарно ритмическими параллелями.

Несколько иной оказалась ситуация в славянских Церквях. Современные исследователи склоняются к тому, что второй по времени написания неседальный гимн — Акафист Иисусу Сладчайшему — скорее югославянский по происхождению, а не византийский. И поскольку гимн писался «на подобен» не древнегреческому оригиналу, а церковнославянскому переводу, то новонаписанный текст унаследовал от прототипа те же слова, с которых начинались икосы Акафиста, но в переводе. Естественно, ни о каком азбучном акростихе речи уже не шло, но в этом акафисте впервые фиксируется явление, для которого мой коллега из МДС, священник Феодор Людоговский, предложил термин «псевдоакростих»: инципиты строф новонаписанного гимна следуют определенным образцам (так же, как часто сохраняют инципит подобна новонаписанные стихиры), но без сохранения какой-либо смысловой связки между ними, причем калькируются не первые буквы, но первые слова образца. Любопытно, что при переводе в начале XVIII века акафиста Иисусу Сладчайшему на греческий язык инципиты строф были приведены к алфавитному акростиху. Это, разумеется, облегчалось тем, что сам акафист Иисусу Сладчайшему довольно точно следует псевдоакростиху Великого Акафиста, но само по себе появление акростиха в переводе гимна, изначально акростиха в строгом смысле слова не имевшего, весьма примечательно.

Аналогичный пример «в противоположную сторону» столь же показателен: при переводе акафиста равноап. Фекле Иконийской, созданного современным кипрским гимнографом д-ром Харалампием Бусья (и, разумеется, имеющим в оригинале алфавитный акростих), на сербский язык ни акростих, ни псевдоакростих не соблюдались — был дан именно перевод текста на другой язык (первые инципиты: «Презревши свога земног женика…», «Ангели са неба…», «Стреле Еванђеља…»), но при переводе в России этого же гимна на церковнославянский язык инципиты строф были принудительно приведены к псевдоакростиху Великого Акафиста, в связи с чем переводчики не остановились перед серьезнейшей редактурой текста, в результате чего приходится говорить не о переводе, а о весьма вольном переложении исходного греческого неседальна.

Псевдоакростих стал доминирующим в славянских акафистах далеко не сразу. При переводе оригинальных византийских гимнов (в частности, написанных Патриархом Исидором Бухирасом) на славянский язык псевдоакростих не соблюдался в полной мере, поскольку, видимо, у переводчиков еще сохранялось осознание того, что укладывать перевод механически в некую схему не следует. Так, начальные инципиты перевода акафиста святителю Николаю Чудотворцу имели вид: «Жалостиваго Христова…», «Ангела тя образом…», «Видящи твоих…». Оригинальные славянские гимны XVI века (Франциска Скорины, Логина Зографа) также еще не следуют строго правилу псевдоакростиха: Лонгин Зограф, хоть и удерживает в своих акафистах инципиты строф перевода Акафиста, однако делает это весьма вольно, а Франциск Скорина вообще отказывается от идеи копировать инципиты икосов Акафиста. Те два акафиста, которые уверенно атрибутируются Скорине, содержат в инципитах строф (вместе с инципитами стихир, предпосланных этим акафистам) смысловые акростихи — «[Делал] доктор Скоринич Францискус» в акафисте Пресладкому Имени Иисусовому и «[Писал] доктор Скоринич Францискус» в акафисте Предтече Господнему. Однако инициатива Скорины надолго осталась лишь единичным примером смыслового акростиха в славянских акафистах, возвращение к этой идее произойдет лишь в XIX веке. Лонгин же пошел при создании своих гимнов по пути вольного уподобления уже известным к тому времени славянским акафистам: в его гимнах зачины строф Великого Акафиста вполне могут сохраняться, но не на привычных нам местах:

При этом в других строфах инципиты могут вообще никак не соотноситься с инципитами первообраза: «Якоже елень на источники водныя…» (икос 2), «Яко добраго делателя…» (кондак 6), «Моление твое ко Господу…» (икос 9).

Дальнейшее развитие акафистописания как отдельного жанра (и особенно — акафистный «всплеск» рубежа XVIII – XIX веков) показало, что магистральным направлением в создании новых гимнов стал именно псевдоакростих. При этом в рамках самой концепции псевдоакростиха буквальное заимствование слов из перевода Великого Акафиста вовсе не является обязательным. Так, оригинальное «Взбранной Воеводе», что означает «Победоносной предводительнице войск», в одном из акафистов преп. Сергию Радонежскому превратилось в «Возбранный от Царя сил Господа Иисуса, данный России воеводо…» (с явным переходом значения победы в значение выбора), а в акафисте преп. Антонию Сийскому — в «Избраннаго вождя иноков…». Созвучие, приводящее к переосмыслению (практически к паронимичности) исходных зачинов строф, не выходит за рамки концепции псевдоакростиха, посколько имеет значение лишь формальное уподобление составляемого гимна первообразу, а вариативность инципитов в рамках этой модели давно отмечается исследователями.

Но, тем не менее, несмотря на господство в оригинальных славянских акафистах псевдоакростиха, известны несколько гимнов, написанных в последние два столетия, в которых реализованы полноценные акростихи. Однако до сих пор ни один из этих акафистов не одобрен Цероквью официально, а несколько, хоть и связаны с кирилло-мефодиевской традицией, но созданы были за видимыми пределами Православной Церкви.

Необходимо отметить, что практически все известные славянские акростишные акафисты адресованы Господу — в акафистах Божией Матери это явление пока неизвестно, а в акафистах святым наблюдается гораздо реже.

Группа акростишных акафистов естественным образом разделяется на две подгруппы: неседальные гимны с алфавитным акростихом (в подражание алфавитному акростиху греческих акафистов) и со смысловым акростихом.

К первой группе относятся следующие гимны:

акафист покаянный жен, погубивших младенцев во утробе своей

акафист покаяния, или песни, приводящия человека к сознанию своей греховности

польский акафист Богу Отцу, Творцу неба и земли (Akatyst do Boga Ojca, Stworzyciela nieba i ziemi)

Ко второй группе относятся, помимо упомянутых двух акафистов Франциска Скорины:

Отдельно хотелось бы отметить новонаписанный (опубликован в начале этого года) акафист святому великомученику Артемию. В инципитах его строф объединены обе славянские тенденции: инципит 1-го кондака подчинен закону псевдоакростиха Великого Акафиста — «Взбранному воеводе и августалию страны Египетския…», однако уже с 1-го икоса буквой А начинается азбука — «Антиохийстии людие дивишася…», заканчивающаяся в 12-м икосе буквой Ч: «Чертог небесный отверзе ти…», в 13-м кондаке опять возвращается псевдоакростих Великого Акафиста — «О преславне великомучениче Христов Артемие!», причем в краегранесии использован не церковнославянский, а русский алфавит: АБВГДЕЖЗИКЛМНОПРСТУФХЦЧ.

В англоязычном акафистном творчестве проблема соотнесения инципитов строф акафистов стоит еще острее, чем на славянской почве. С одной стороны, известен перевод Великого Акафиста, в котором зачины строф образуют английский азбучный акростих (без J и X), что говорит о попытке преемственности по отношению к акростиху оригинала, с другой — разнобой переводов так и не позволил выработать стандарт псевдоакростиха для английского языка, в связи с чем в новонаписанных английских и североамериканских акафистах акростихи неизвестны, а псевдоакростих скорее намечен, чем соблюден, как это имеет место на славянской почве.

Таким образом, немногочисленные пока примеры акафистных акростихов демонстрируют скорее тенденцию, нежели устойчивую особенность жанра, однако уже сейчас можно констатировать начавшийся отход от жесткой системы инципитов, объединенных псевдоакростихом Великого Акафиста. Появление оригинальных славянских гимнов с полноценными акростихами (азбучными или смысловыми) возвращают нас к истокам акафистного жанра — древним многострофным кондакам, словно история православной гимнографии полторы тысячи лет спустя начинает новый виток своего развития.

Иерей Максим Плякин,

секретарь Саратовской епархиальной комиссии
по канонизации подвижников благочестия.